Иван Карасёв. Двое
Отрывок
   Низкая облачность снова стала открывать разрывы, через которые пробивалась луна. Семёныч издалека приметил странную парочку – один сзади с винтовкой за плечом, другой, спереди, вроде как без оружия. И шли необычно, как будто один уверенно шагает, второй плетётся да озирается постоянно, знать, боится чего. По всему видать – тот, что сзади, ведёт другого да что-то покрикивает ему по-немецки. Пленного ведёт, сообразил, потом рассмотрел получше, вроде как девка по фигуре, шинелька в плечах великовата, а ниже талии в обтяжку. «Чего теперь с ней будет? В лагерь? Да откуда у них тут лагерь, пропустят через взвод – вот и весь лагерь, эх дурёха, - пожалел он мысленно, - угораздило тебя!»
  Немец вёл пленную прямо на него, надо было отползти подальше от тропинки. Семёныч шевельнулся и задел сухую ветку шальной осинки, послышался треск, выругался про себя. Немец, слава Богу, не услышал, но оставаться на месте нельзя, заметит, как пить дать заметит. Решение созрело почти мгновенно: Стариков беззвучно перевёл штык в боевое положение и когда до немца оставалось шагов пять-шесть, резко, так что даже стрельнуло в спине, выскочил на тропинку, в два прыжка оказался у цели и, как учили ещё в империалистическую, со всей силы всадил штык в немца. Катин конвоир настолько опешил, что даже крикнуть не успел, только дёрнул за ремень винтовки, но было поздно. Держась обеими руками за рану, он пытался что-то сказать, но не мог, из открытого рта вырывалось только клокотание, потом разом обмяк и стал валиться на землю, тут Семёныч пырнул ещё раз, для надёжности. Немец упал, с ним было покончено. «Вот так тебе, гад, за наших ребят, фашистская морда!» – вслух, забыв об опасности, процедил Семёныч. Потом брезгливо сплюнул, удовлетворённо выдохнул и отметил для себя: «Второй! Заколол! Почти как того, под Малой Вишерой, лейтенанта. Тот разве что ойкнуть успел и выстрелил». Тогда, в сорок первом, Стариков столкнулся лоб в лоб с немцем за углом деревенской избы. Рота только-только ворвалась в деревню. Он опередил врага на какое-то мгновение, винтовку держал наперевес, надо было только пырнуть, и его штык уже входил в живот немца, когда тот нажал на курок пистолета. Фашист дёрнулся, и пуля прошла чуть левее сердца, зацепив край заветной фотокарточки.
  - Ну чего рот раззявила? Давай скорей, бежим!
  Семёныч стащил с немца карабин и дёрнул Катю за руку, но та всё ещё не могла отойти от случившегося. Стояла как вкопанная.
  - Да бежим же, скорей!
  - Вы его убили, зак-к-кололи как борова, - заикаясь пробормотала Катя.
  - Бежим, дурёха! - Семёныч с силой потянул Катю за рукав, та пошатнулась, но с места не сдвинулась.
  - Он хороший был, они меня расстрелять хотели, а он не дал.
  -Ты тут останешься? С хорошим своим? Давай, теперь точно рассусоливать не будут, гляди – зашевелились.
  Товарищи Катиного конвоира, на самом деле, начали проявлять беспокойство, до них очевидно донеслись звуки какой-то ненормальной возни на тропинке. Бугай даже крикнул, сложив руки рупором: «Курт! Курт! Вас ист пассирт?»
  Катя растерянно глядела то на дёргавшегося в предсмертных судорогах немца, даже впотьмах в его лице читался немой упрёк: «За что? Я ведь тебя спас!»; то её взгляд падал на этого выскочившего из ниоткуда пожилого бойца. Лицо его было знакомо, но ни желания, ни сил напрягать память сейчас не было. Семёныч уже двумя руками крепко встряхнул её, и это окончательно вывело Катю из оцепенения.
  - Да-да, надо бежать, побежали!