Деревенский дневник

    ДЕНЬ ПЕРВЫЙ.


  У нас ласточки. Мы произносим это так, как обычно произносят: «У нас котята», с легкой гордостью и одновременной надеждой на сочувствие. Ласточки у нас не впервые. Видимо, как и котята, они будут у нас теперь регулярно. В прошлом году они свили себе гнездо над перилами балкона, под крышей. Большая самоотверженность понадобилась птичкам, чтобы вывести своих птенцов прямо под носом, а вернее прямо над головами этих чудовищ, вечно машущих своими огромными лапами людей и кошки, мерзкой и хитрой твари, делающей вид, что никаких ласточек она вообще не видит.
  В этом году ласточки пошли еще дальше, дальше вглубь. Теперь они подвесили свое гнездо прямо над дверью балкона. Если тенденция сохранится, то в следующем году нам придется делить с этими милашками свою спальню, ибо она находится по другую сторону балконной двери. И по вечерам мамаша, высунувшись из гнезда, будет говорить нам: «Сколько можно болтать. Дети не могут уснуть. Гасите свет уже!» А по утрам папаша будет долбить клювом прямо мне в лоб: «Вставай! Дверь открывать кто будет? Мне детей пора кормить. Этак с вами свежего комара пропустишь. Дрыхнут тут!»
   Пока в гнезде лежат три ласточкиных яйца. Крупных. Больше ихних голов. До гнезда можно дотянуться рукой. Так что НЗ на яичницу у нас есть.

           ДЕНЬ ВТОРОЙ.

   Сегодня жара, на солнце больше тридцати. Шевелиться лень. Купаемся.
   Плывем крокодилами через наше озеро. Не в пример крокодилам еще и орем при этом. Ну это больше дети, конечно. Мы-то с Ваней более степенно рассекаем лоно вод, он только отфыркивается при каждом гребке, а я, когда вот так с мостков в воду и два первых гребка, я подаю гудок, настоящий, пароходный, так чтоб эхо заметалось, отталкиваясь от береговых сосен. Округа должна знать - заплыв начался, и проникаться уважением к человеку и пароходу.

 Вечером пытались играть в городки. Там, оказывается, есть правила. Но это сложно все, и можно пренебречь. Даже лучше. Потому что, где взять ровную площадку, чтобы эти вот деревяшечки круглые не катились. А раз самое первое правило не выполнимо, то и остальные долой, даже читать не стали. Главное сложить фигуру позаковыристей и битами в нее, битами. Тут сразу на ум приходит «Формула любви»:

–     Сударь, сударь, вы биточку неправильно держите...

  Получалось у нас совсем как в кино. Как вот у этих, которых Фарада с Абдуловым играли. То есть, можно сказать, совсем не получалось. Биты, что ли кривые? Или руки? Но ничего, опыт есть. К концу сезона освоим национальный вид спорта.
  Сейчас пойду огурец поливать. Нет, нет, ничего мне не говорите. Не надо вот этого: - «И ты тоже огородом увлеклась, ага, мы так и знали, что этим кончится, сидеть в деревне, и не вскопать грядок...» У меня на клумбе рядом с хризантемами и пузырчатником пустое место было, вот туда я огурец и воткнула, один. Так что он у меня декоративный. Но поливать надо.

    ДЕНЬ ТРЕТИЙ.

    Нынче у нас день закупки провизии, это надо в город ехать. Это вам не что-нибудь там, это ЭКСПЕДИЦИЯ (в середине слова назидательно уставить указательный палец в небо).
    Первым делом рысью на рынок, пока бабки с клубникой не разбежались. Потом Пятерочка и Дикси, тут уж можно не спеша, степенно толкая перед собой тележку, окидывая ряды товара внимательным взглядом, щупая, что тут у нас, годно ли, та ли свежесть. А можно с гиканьем и свистом пронестись на той же тележке, как неуловимые мстители на паровозе по горящему мосту, сметая в нее (тележку) все, что подвернулось по пути под руку. Без разницы. Результат на кассе будет один и тот же. Проверено.
    Невель — город товарного изобилия и тотальных скидок. Около рынка радио-девушка непрерывно вещает, какие новинки ждут нас в магазинах. «Масса интересного для ванных комнат», «обувь зимнего сезона» со скидкой тридцать процентов, а валенки — аж с сорока процентами, в отделе тканей - полотенца Донецкие(?), напиток «Боярышник» в «пунктах общественного питания», садовый инвентарь и снеговые лопаты, азалии в горшках и фиалки из Лозанны.  
 Каждое объявление заканчивается приглашением отправиться за покупками. «Внимание, в магазине «Ритуал» напротив церкви новые поступления. Ждем вас за покупками!»
  Но лучше всего про напитки: «Употребление напитков в поллитровой таре способствует выработке у человека активной жизненной позиции!» Усвоили?

      ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

  Перегоняли лодку вдвоем, я и Матвей. Из одного озера в другое через протоку. Лодка наша «Великий Кувыркатор» зимует у Мальков. Это мужики из соседней деревни, Мальки — их семейная кличка, из поколения в поколение. Мальки нам Кувыркатора и делали. И теперь каждую осень забирают его, сначала рыбу ловят, а потом зимой просто на берегу у себя держат, к лету смолят Кувыркатору дно, чтобы не протекал. Вот прямо идилия такая сельская и полное добрососедство. Ага! Сейчас!
  Мало того, что Кувыркатор, хоть и плоскодонка, полностью оправдывает свое гордое имя, в лодке лучше в полный рост не вставать, к одному борту всем не садиться, и, вообще, без резких движений, пожалуйста. Внешний вид у лодки: «Купить чернил и плакать...» При рождении была она выкрашена зеленой краской, а потом ее смолили. Смолили ее в темном сарае без окон, без дверей слепые пьяные мужики, страдающие пляской Святого Витта и одновременно прогрессирующим параличем. Поэтому вся лодка покрыта черной паршой и коростой, которая постоянно отслаивается. При этом она течет(!), течет вся и повсюду, плыть на ней можно только вдвоем, один на веслах, второй на черпаке, и не известно, кто упарится быстрее. После каждой зимовки течи усиливаются, в этом году в лодке уже можно принимать ванны. И каждый весенний ремонт по-новому уродует наше судно. Обязательно выламывается кормовая банка. (Сноска: «банка» - скамейка в лодке, если кто не знает, крысы сухопутные). Мы ставим банку, осенью Кувыркатор уходит к Малькам, летом банки нет. В этом сезоне — новинка, шпангоуты усилены железными уголками, при чем они как-то так хитро прикручены, что из них торчат то ли гвозди, то ли еще какие острия. Теперь лодка напоминает Железную Деву изнутри, резиновый сапог я сегодня уже пропорола, счет открыт.
    Ну вот, значит, пришли мы с Матвеем за Кувыркатором. Стоит он у бережка, полнехонек воды. Нет, не затонул. Это в него специально воды до краев налили. Местные полагают, разбухнет и протекать не будет. Заблуждение? Или саботаж? Не знаю. Силы традиций в сельской местности не ослабевают. Лозунг «Мы всегда так живем» по-прежнему актуален.
    Полчаса на прибрежное вычерпывание и в путь. Не прекращая перманентного переливания воды из лодки за борт. Матвей на этом так уработался, что иной раз черпал из озера и вливал в лодку. Тогда приходилось ему указывать на это ласково: «Куды прешь, очнись, недотыка!»
   Идти по озеру — одна приятность. Ветерок налетает, чайки кружат над волной, сосны шумят на берегу. Благорастворение. Песни поем, про Стеньку с княжной, а как же. В общем, пригнали лодочку к дому. Завтра можно на рыбалку идти. А что, найдешь лодку на дне, вычерпаешь всю воду, полчаса всего и надо, и вперед, лови, сколько хочешь.

      ДЕНЬ ПЯТЫЙ

   Вчера смотрели футбол на балконе, только там можно что-то разглядеть в телевизоре, в других местах он показывает только баню, плотный туман, в котором движутся неопределимые объекты. Футбол! ЧМ! Наши громили Египет. Притихшие фараоны на трибунах. Мы орали на всю засыпающую деревню. Ласточки с визгом носились над нашими головами, суматошно влетали на балкон, фырь крыльями, крутой разворот и прочь. Ну никак на гнездо не могли усесться.
    А утром оказалось, у них кто-то вылупился.
  Еще тот красавец, красный, голый, на голове два хохолка, а главное глаза. Огромные черные пятна во всю голову. Жуть. Динозавр. Мини.

      ДЕНЬ ШЕСТОЙ

   Сегодня приезжала к нам автолавка, забытое за год развлечение. Машина въезжает на горку с сигналом: «Би-би! Сбегайся народ, товарное изобилие с доставкой на дом». Занятые своими делами, мы и забыли, что нынче День Автолавки, и услышав сигнал, заметались, где деньги, где пакет; а, черт с ним с пакетом, в руках унесем.
  Вот все собрались у открытого зада фургончика, мы да сосед Серега, знатный молочник, правда не особо веселый. Серега всегда приходит последним, зато в костюме (куртка, кепка и сумка в руках, все из одной ткани, зеленой в мелкую клеточку), собственно в таком виде я его вижу только здесь, больше наряжаться ему некуда. Что купили, к вечеру и не вспомню, две каких-то булочки и еще что-то, квасу что ли, не важно. Автолавка — это не просто магазин на колесах, это повод собраться всей деревней и посудачить.

    Раньше, правда, на счет посудачить было лучше. Сейчас продавец новый, и он — просто продавец, больше сказать о нем нечего. А вот раньше, до прошлого года, работал на этом фургончике некий Василий Иванович, для наших деревенских просто Васька. И был тот Васька настоящий DEUS EX MACHINA, и, как полагается Деусу, вершил он наши судьбы. Например, так:

–     Два десятка яиц дай.

–     Не дам. Могу пять штук дать.

–     Почему?

–     У меня там впереди еще люди.

  И ты понимаешь, что печется Деус о всех сирых и убогих, чтоб всем яиц досталось. Или еще вот так:

–     Мороженое давай, шесть штук.

–     Четыре!

–     Чего четыре-то, нам шесть надо, нас много.

–     Ладно, пять бери.

  И уже, смирившись, берешь пять, и тут:

–     Ладно, бери шесть.

  Особой милостью одарил. Чувствуешь себя сразу этаким приближенным. Черт знает, к чему, но приближенным. 

–     Вы в прошлом году пряник брали, я вам привез.

  Это большой такой, круглый, сувенирный, у нас его только одна гостья ест, зато много, мы специально для нее заказывали, но сейчас ее нет с нами. Но пряник мы берем, благодарно кланяясь. От даров бога не отказываются. Кто решится оттолкнуть дарующую божью длань? А еще он лихо считал в уме и, даже когда весовой товар отпускал, получались у него только круглые суммы, двести пятьдесят рублей, сто восемьдесят. Не то, что у нынешнего, и суммы не круглые, и еще какие-то копейки выходят.
   Был Деус наш особо благосклонен к детям. Нашим всегда сдачу давал чупа-чупсами, вместо десяти рублей — два чупа-чупса, каждый по цене два рубля пятьдесят копеек. Дети были счастливы.
   И совершенно бесплатно привозил он нам сплетни и новости со всего района, по которому ездил. И мы его ждали, за день начинали говорить друг другу, что вот завтра автолавка приедет. «Пойдем?» Ну о чем тут толковать, конечно пойдем, даже если накануне только в город за продуктами ездили.
    Но все кончилось, увы. Вышел Деус Васька на пенсию, теперь дома сидит, огород ковыряет. Поди, скучно ему. А может нет. А я, честно говоря, по нему скучаю.

         ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

    Как полагается от сотворения мира, седьмой день — день отдыха. С утра поиграли в городки, пошвыряли биты в рюхи. Вот вы знаете, что маленькие деревянные колобашки, из которых фигуры надо строить, называются «рюхи»? Вопрос к лингвистам: в какой момент «рюхи» превращаются в «рюши», в воздушный зефир дамских рюшечек? Деревянная неприкрытая прямота и целеустремленность — в обманную легкую недосказанность, кокетливую игру теней...
      А еще с утра меня ждали рыбы, они нетерпеливо подпрыгивали в раковине на кухне, требовали моей руки, ну чтобы я к ним руку приложила, что бы жизнь их превратилась в праздник, пусть не для них самих, но все же в праздник, и чтобы обязательно был накрыт стол. И они на столе. 
  Рыб было трое. Два карася, не шибко высокого чину, скромных таких, застенчивых, этих только в сковородку можно пригласить. Но там они обязательно себя выкажут с благородной стороны, захорошеют, облекшись мукой со специями, зашкворчат, и дух вокруг себя начнут распространять весьма ароматный.    Предводительницей же выступала щука, эмансипэ, известная феминистка, которой лучше на зуб не попадаться, слопает, сожрет с потрохами, посмей только, что не по ней, утверждать. Она и карасей, свиту свою, в раковине строила, чуть только попытается кто-то из них мнение свое ну хоть плавником выказать, она сразу раз ему хвостом по голове, сиди, мол, не выступай, здесь есть, кому мнения народные выражать. С такой дамой попросту нельзя, ни-ни. Тут надо что-то этакое, затейливое завернуть. И я завернула... заливное. Заливное из щуки с терпкой нотой чеснока и перца чили, ну о морковке и маслинах даже упоминать не буду, куда ж без них, это же само собой разумеется.
   А петрушку-простушку мы, эмансипированные женщины, отвергли, чай, не в мещанском каком доме действо происходит, выше бери, хо-хо.  

  Окинула я взором дело рук своих, и увидела я, что это хорошо.

НА ЗАКУСКУ

ГАМЕСЫ ЖАМЕСА

У нас в гостях американцы. Чего тут удивительного? Ну приехали два американца с техасщины, папа с сынком, а куда им еще ехать, красивее мест, чем наше Попадьно, не найти, и время с пользой проведешь. Вот про Джеймса, про старшего то есть, разговор и пойдет.

По стопочке

        Косить-то его сосед, Витя Волчок учил. Витя, он мужик не простой, как сам говорит: «Супчик жиденький, да питательный, а я худенький, да старательный». Ну дал он косу Джеймсу, сам рядом встал, тоже с косой, ясно дело. Смотри, мол, делай, как я. И пошел себе косой махать, трава за ним ровным валом ложится. Раньше на сенокос как выходили? Впереди мужик идет косит, а за ним баба с граблями, вал подбирает, в копенки складывает. А если вал не ровный, дак кто ж его подбирать будет. И Джеймс как-то так быстро приноровился, вроде и получается у него. Витек ему: «Ты пониже. Пониже...на...», и Джеймс: «Low...на...». Витек: «Помалеху...на...», и Джеймс: «Little...на...», так и косят рядом, прям как Лукашенко с Депардье. Загляденье просто. Ну потом, конечно, к Волкову зашли, по рюмочке опрокинули с устатку.
   А вечером решил Джеймс к своему учителю по-серьезному зайти, с бутылочкой, посидеть. А мы как раз в это время заняты конкретно, мы на улице вокруг казана пляшем, у нас новая игрушка появилась, - казан на 10 литров, ну и мы, конечно, сразу плов замастырили. А дело-то непростое, новое для нас дело, один огонь раздувает, другой деревянной лопатой мясо туда-сюда вертит, третий с ведром воды бежит, а кое-кто, понимаешь, томно тюбетейкой обмахивается по-байски. Вот сидим, а Джеймс из дому выходит, и бутылка в руке. «Я, - говорит, - эту возьму, можно?» Чего же не можно, можно, бери, красавец. Он, значит с бутылкой пошел, а у меня мысль так поперек мозга порхнула, где это он водку в плоской бутылке нашел, вроде в круглых покупали. Но она, мысль эта, как за окном порхнула, да не постучалась. Как оказалось, зря. Вот они там у Волкова сели, закусь Витя разложил, рыбка, огурчики-помидорчики, то-се. И по стопочкам, значит разлили. Стопочки подняли, за здоровье, за любовь, за мир, за дружбу.., и опрокинули. И тут оказалось, что это никакая не водка, а мой самогон. Неразбавленный. Градусов 70-75. Вот почему бутылка-то плоская была. Вот что мысль-то залетная донести до меня пыталась. Хороший самогон. Слезу вышибает фонтаном и горло пережимает слегка. Джеймс слезу смахнул и хрипит: «Я бы покурил...» Витек аж взвился: «О-о-о! Не-не-не, только не в хате!», и под ручки так Джеймса во двор выпихивает. На том их посиделки и закончились.

Брыксы

    Дружок джеймсов Волчок насвистел ему в уши, что есть тут у нас в деревне традиция: надо купить свинью, зарезать ее и накормить всю деревню. А Джеймс, он ведь как ребенок, верит всему, что слышит. Пришел он домой и давай у нас допытываться, где можно купить свинью. Я так и вижу, купили мы в угоду американцу свинью, бодрую такую, розовобокую, одинокий Пятачок без Вини Пуха, и пытаемся ее зарезать, гоняемся всем скопом с ножами наперевес по всей деревне. Хорор! Душераздирающее зрелище! Пытаюсь спасти наши души от такой перспективы, говорю: «Ты знаешь, Джеймс, Витя, он из вежливости постеснялся тебе правду сказать. Традиция заключается в том, что сначала свинью надо украсть...» Где украсть-то? Да на Великолукском комбинате. У них миллион свиней, никто не заметит, что одной нет.
   Со свиньей, конечно, не сложилось, решили всю деревню если не накормить, то напоить. И созвали всех на брыксы. Брыксы — это такая стародавняя еще колхозных времен традиция у нас. Когда отработали страду осеннюю или в праздник какой календарный, или просто захотелось, сговаривался народ тихо сам собою и собирался где-нибудь, а обычно у нас в Попадьине. Кто самогоночки хлебной, кто закуски принесет, гармошка, само собой. Песни, кадриль какая-нибудь, веселье. Только традиция эта давно в Лету канула, кому брыксы устраивать, постоянных жителей в деревне нашей — четыре мужика да тетя Проня, одни, прости господи, дачники кругом. А мы дело это как раз и возродили. Кликнули клич. И все пришли, ну или почти все. И были БРЫКСЫ!
  Вот, оказывается, как легко возвращаются старые позаброшенные еще в прошлом тысячелетии традиции. Всего-то и надо один заезжий американец и группа потакающих ему товарищей. Народу собралось человек двадцать пять, тудой-сюдой плюс-минус может кого-то забыла посчитать. Вот жаль наш знаменитый молочник Серега не пришел, два раза звали, заманивали всяко, не идет, хоть ты тресни. У него, говорит, хозяйство, ему, мол, некогда. Нашел причину отказа, можно подумать, зашел бы к нам на полчасика, возвращается домой, а там на дымящихся развалинах хозяйства одинокая корова, глаза выпучены, в зубах недоеденное коромысло. Ну да Лары с ним.
    А мы веселились до упаду, как и полагается на брыксах. И водку пили и вино, и закуска «Крылья Родины» на гриле — само собой, и гитара, и песни пели про все и хором. И Джеймс ходил средь этого праздника слегка обалделый и счастливый, и радостно откликался на призывы приехать и в следующем году, и тогда его всерьез и по-взрослому возьмут на сенокос, и выпивал с каждым и со всеми, и плясал цыганочку с Волчком на пару посреди дороги.
   И разошлись по домам заполночь, допевая на ходу невысказанное про родные нам всем березы и одинокий подмерзший клен. И на следующий день была в деревне тишина.

ВЕЛОПРОБЕГ

    Что делать в деревне? Я говорю о современных городских взрослых людях, и не просто о каких-то там свободных, как ветер над океанской гладью, людях, а об обремененных подростками, тоже городскими, интернетно- и компьютерно- зависимыми. Подростками, не умеющими играть на улице ни во что кроме футбола. Подростками, которым надо все время выкидывать на блюдечко какие-то новые забавы и развлечения. А где их взять, развлечения эти, когда вот деревня, все четыре жилых дома, вот озеро, а вот маленькое футбольное поле, слегка кривоватое и кочковатое. А для полноценного футбола, ну чтоб они не ныли, нужно не только поле и мяч, а еще и футболисты, вдвоем-то поди поиграй.
    Развлекать подростков — все равно что поддерживать постоянный огонь в пещере, занятие, хлопотное, но почтенное. В дело развлечения подростков годится все: и покраска уличного стола, и ежедневное подметание полов, и покосить не успевающую отрастать траву, и даже, ну это вообще особый подвиг, поиграть с ними в городки. Кидать биты нравится всем, а вот ходить за ними почему-то никто не хочет. Парадокс!
    Нынче в горнило безудержного веселья было брошено новое, еще не опробованное полено; - велопробег. Правда годных велосипедов у нас всего три на четверых, поэтому старшему повезло, он остался дома.
   А мы втроем покатили по, так сказать, весям. Сразу стало понятно, что дорог у нас по-прежнему нет, а есть только направления, посыпанные песком, гравием, а кое-где выложенные редкими вкраплениями доисторического асфальта, битого, растрескавшегося, почти полностью утраченного. В общем ехать лучше по песку.
    Первым делом — заехать в магазин на трассе, это наш главный Магазин, ближайший, всего два кэмэ от дома. Заехать для того, чтобы отдать долг, задолжали 39 рублей. Да, в нашем райпо отпускают в долг. Кстати, это еще и библиотека, правда размером с одну полку на стене, ну и что, и магазин-то — не Галерея в Питере. А еще это информационный центр, можно оставить объявление на стене, а можно просто продавщице сказать, чтоб пустила нужную информацию или запрос в народ. Сюда же я приношу старую детскую одежу, ту, что выглядит презентабельнее ветоши, и обувь тоже. И это все куда-то расходится в тот же народ.
    Долги отданы, теперь собственно велопробег и начался. Обычно, когда едешь или идешь по этим самым достославным весям, никого не видишь, пусто, все вымерли, как в фильме «Сколько-то там лет после людей», но сегодня суббота, на улице, а обычно это одна улица, на которую выскочили все деревенские дома, на улице людно, вот мамашка с ребенком идет, наверняка в магазин, вот две тетки посудачить остановились в тенечке, вот едет легковушка с прицепом, везет целый стог сена, а еще пацанва то на качелях, то на великах. Людно, одним словом.
    День нынче не жаркий, ветер задувает, несет запахи всякие, иван-чая, такой же розовый, как его цветочки, скошенной травы, зеленый, сочный, терпкий, коровьего навоза, кто-то купил или арендовал помершую кирпичную ферму и держит там невеликое стадо, вот оно прошло по дороге, и теперь пахнет. А ветер, знай, старается, наяривает, таскает лоскутки запаха туда-сюда, как щенок любимую игрушку. Иной раз такой вмордувинд, особенно когда в горку едешь, что к рулю пригибаешься, чтоб широкой грудью своею не парусить. А горки в наших краях повсеместно, так и едем вверх-вниз. Через деревни, устроенные кучно, одна за другой, мимо заросших кустами бывших полей, мимо озера, на берегу которого прячутся в зарослях ольхи останки некоего невнятного сооружения длиной метров двадцать, то ли это был колхозный амбар, то ли гараж МТС. Зачем он прямо на берегу, не разумею. Да и остались от него лишь ржавые опоры, а на них ржавые же стропила. Один скелет. Все остальное после кончины Степаниды Власьевны народ разобрал по домам на сувениры, на долгую, значит, память. До Сенютина доехали по черт знает чему, а там направо свернули в сторону Невеля, а тут уж асфальт, приличный, почти новый, слегка только подержаный. Дорога пустая, красота. А еще несколько лет назад пытались мы тут проехать, И тогда была цусима полная, советский асфальт с дороги сполз полностью как змеиная кожа, и открылся старый булыжный тракт. Булыжный! Не путайте с брусчаткой, это две большие разницы. По булыжнику в горку нам оказалось слабО, и мы повернули. Но сегодня — одна приятность, не едем, а летим. Так до города и долетели, 12 кэмэ. В городе дел у нас не было никаких, купили по мороженому, покатались, и домой засобирались. В Невель мы уже сколько лет ездим, и не сосчитаешь, но на машине — это один город, а на велике — совсем другой. Я вот и не знала, что на улице классика совлитературы товарища Горького больше ста двадцать частных домов и всего один маленький магазинчик райпо. Или что по мосту по пешеходной его части проехать на велосипеде не возможно, да и пройти, ведя его в поводу, тоже затруднительно, ширина этого самого тротуара сантиметров сорок, под ногами сплошные буераки, а решетка так проржавела, что лучше ее не трогать, вдруг она только этого и ждет, чтоб в речку завалиться. Есть улочка, ведущая к лежащей бетонной балке, вместо дорожного покрытия - картофельное поле после уборки, и на ней, на улочке этой, с правой только стороны новый тротуар из серой плитки. Вот он зачем? И почему не весь этот устремленный в никуда аппендикс плиткой покрыли, для кого оставлена проезжая (непроезжая) часть, упертая в бетонный лежачий столб?
 А еще в Невеле есть музей, а в экспозиции после гравюр и фотографий того города, который был при царской власти и дотянул аж до после Отечественной войны, а потом был весь взорван без внятных причин, среди всякой всячины вроде бархатного знамени Победителю в деле организации добровольных народных дружин или черного шелкового полотнища с развернутым по пунктам призывом укреплять трудовую дисциплину есть советская школьная форма, платьица-фартучки-звездочки-галстучки. Приметы эпохи. Ностальгия по ушедшей от нас навсегда, и слава богу, эпохе.
     Обратно из города мы пилим по шоссе, в одну сторону по нему можно добраться до Питера по прямой и до Москвы, если вовремя свернуть, в другую — через Беларусь, до Киева. Дальнобойные автобусы, идущие на Украину тут не редкость. Трасса международная, ее постоянно подновляют и ремонтируют, а для нас, велосипедистов, по краям специально белой полосой по полметра отчеркнули. Удобно. Я еду последней, никуда не спешу, и под шум ветра в ушах и вж-ж-ж обгоняющих меня машин, пою во весь голос, все, что в голову придет, и про черного ворона, и про Шестой легион, и даже про комнату с балконом и окном, что вечно светла...
     Только ради этого стоило проехать на круг 22 кэмэ.

КАТАКЛИЗМ

    Свершилось! И хочется как Карлсон заорать, прыгая и размахивая ручонками:
–     Она все-таки взорвалась, Малыш! Она все-таки взорвалась!
   Гроза все-таки случилась. Налетела со скоростью сапсана. Молния, считаем: раз, два, три, ТРАХ-БАХ! Ага, восемьсот метров. Еще молния, - э-э-э, всего «раз» и ТРАХ-БАХ! И СРАЗУ ВМЕСТЕ ХОРОМ: МОЛНИЯ-ТРАХ-БАХ-БАБАХ!!! И свет потух...
   А дождь шумит, колотит по крыше как по перевернутому корыту, за окнами тугие струи полупрозрачными африканскими косичками мотаются с неба до земли. Вот и ветер подоспел, чуть припозднившись, и погнал водяную пелену, и давай набрасывать ее как рваную простыню на старые яблони.
  Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал... Гроза улетела, все дальше и дальше, все тише и тише погремвало. И дождь наплескавшись вдоволь тоже как-то сник, не интересно ему без молний, скучно без грохота небесного.
  И можно бы жить дальше. Жить как прежде. Да фигушки, света-то нет. И когда будет вновь, неизвестно. Вот в прошлом году была уже такая докука. Тогда молния прямо в последний в нашей деревне столб хрястнула. Хрясть, и столб пополам. Тогда почти неделю света не было. Нет света - нет воды, насос не работает. Нет воды, сами понимаете, ничего нет, ни душем, ни краном, ни унитазом не воспользуешься, посуду нормально не вымоешь. Холодильник уныло размораживается, электрочайник в отключке, микроволновка приказала долго жить. Полный бытовой коллапс. В прошлом году мы малодушно сбежали во Псков, оставив односельчан влачить жалкое существование в потемках.
   А нынче не сбежишь, у нас гости, их не бросишь. Вытащили и прибили на ближайший ясень умывальник, модель ДПТР-150 (До Первой Технической Революции еще 150 лет), голубенький такой.
   Пришлось снова вспомнить нашу волшебную деревянную уборную, стыдливо спрятанную за баней.   Уборную эту построили нам деревенские мужики на заре нашего здесь существования. Построили добротно, из старых досок. Вот сколько нашли старых досок, столько и использовали, на дверь не хватило. Так все годы и стоит это сооружение без двери. С занавесочкой. Как престарелая невеста в заношенной фате.
    Вечер провели при свечах за светскими разговорами. Накипятили воды на газовой плите, слава богу, хоть что-то у нас автономное, не привязанное к электричеству, заварили чаю, сдобрили его коньячком, и жизнь обрела некоторую приятность. А ласточки наши не пострадали. А что им? Дождь им на нашем балконе не страшен, а без электричества они уж как-то привыкли обходиться.

Pro aris et focis

   Это наша Кошка. С большой буквы, потому что это ее имя, - Кошка. Ей другого не надо, больше кошек у нас нет. Раньше был еще Кот, но это другая история.
    Кошка наша — барышня почтенная, ровесница века. Считается, что в таком возрасте надо быть степенной, двигаться размеренно, смотреть на вьюношей в лорнет с легким презрением: «Молодо — зелено... Вот мы в ваши лета...» и далее по списку. Собственно, так оно и есть. Но вот сегодня...
     А сегодня вечерком сидим это мы на улице, закатом любуемся, разговоры глубокомысленные ведем под чаек — коньячок. Мы -это люди. А кошка, она так в тылу, сзади на крыльце сидит, это она гуляет таким образом, ну я ж говорю, матрона почтенная. И тут вдруг прибегает в гости соседка Шера, овчарка нашего молочника Сереги. Она такая вся молодая, игривая, человеколюбивая, даже обожательная. Пляшет вокруг стола, морду свою всем сует. Радуется. И мы ей тоже радуемся: «Ой, Шера пришла, а где у нас для Шеры? Где мы ей костей от борща оставили?» Но это все одно мгновенье только продлилось, и на самом деле от всей этой тирады я только «Ой» сказать успела. Тут Кошка слетела с крыльца беззвучным ангелом мщенья, распушившись и растопырившись в полете, и вцепилась бедняжке Шере в задницу. Собачий визг. Кульбит. И Кошка вцепилась ей уже в морду. Враг бежал. Под общее «Вот это да!» Кошка гордо вернулась на крыльцо.
   Кошки, они ведь как римские легионеры, «За очаги и алтари!» в общем.